Сегодня вечером на сцене театра оперы и балета Коми будет царить «Царская невеста» Римского-Корсакова. В числе исполнителей главных партий - солист Екатеринбургского театра оперы и балета, приглашенный солист Большого театра России и Мариинского театра, один из самых востребованных драматических баритонов России Александр Краснов. О патриотизме, чуждых ролях и немецких корнях накануне спектакля артист рассказал в интервью БНК.

Фото Марии Шумейко

- Вы много ездите по стране?

- Больше по миру. Только за этот год я насчитал больше 100 поездок. Практически каждый день я куда-то лечу.

- Дома бывать удается?

- Очень редко. Дочки без меня растут, это безумно огорчает. Но когда у тебя начинается международная карьера, ты сам себе уже не принадлежишь. У меня сейчас контракты расписаны на 2,5 года вперед. С середины января и до середины июля следующего года я даже в страну не буду приезжать.

- Каким чудом вас удалось получить сюда, на «Сыктывкарса тулыс»?

- Так получилось. В эти дни старался освободить время ко дню рождения супруги (мы уже 12 лет вместе). Получил приглашение и подумал: «А почему бы не съездить? Тем более в театр, в котором я никогда не пел?». Меня еще очень подкупило то, что петь предстоит в «Царской невесте». Я очень люблю эту партию, именно в ней я впервые выходил на сцену в Челябинске. Это как раз было с Азатом Максутовым (главным дирижером вашего театра), поэтому я с легкостью принял приглашение приехать сюда. Позавчера я пел сложнейшую вещь – «Летучего Голландца» Рихарда Вагнера, ночью поспал три часа, на самолет и прилетел сюда. Утром в воскресенье уже была репетиция.

- Безумный график.

- Как это ни странно, есть ощущение, что я, как спортсмен, уже не всегда выдерживаю этот марафон – по перелетам без сна, гостиницам, перепадам давления, сквознякам. На связки это действует катастрофически, а не петь по контракту ты уже не можешь. Устаешь эмоционально очень сильно, не выкладываться до конца я не могу, приходится работать. Вся эта карьера только на словах звучит круто.

- Я знаю, что в оперу вы попали почти случайно и вообще-то учились на тренера?

- Первое образование у меня спортивное – я закончил Академию спорта в Омске. И параллельно учился в колледже культуры на джазового пианиста. Мне удавалось совмещать эти две учебы: за колледж культуры я играл в футбол и баскетбол, а в Академии активно участвовал в художественной самодеятельности. А потом я случайно встретил педагога и своего однофамильца Павла Краснова, он до сих пор поет в Ростовском театре. Он мне посоветовал поехать в консерваторию в Екатеринбург, я поехал и поступил первым номером, хотя даже не знал, что такое ария. Буквально на первом курсе умер мой педагог, дальше учиться мне пришлось самому. Плюс я рано женился, поэтому пришлось работать на семи работах одновременно с учебой. С утра я пел в церкви, ночью я пел в ресторанах, днем я работал в хоре, в опере, давал частные уроки, был Дед Морозом, грузчиком, швейцаром, сторожем, парковщиком, писал аранжировки, пел в рок-группе. Все 4,5 года консерватории я занимался сам, никто из педагогов меня взять не смог еще и потому, что я всегда отличался таким сибирским нравом, не самым уживчивым и удобным. Так что вокалу как таковому я никогда не учился. Все, что я делал, основывалось на внутренней интуиции, личных представлений о благородстве голоса, красоте вокала. После консерватории меня сразу забрали в Михайловский театр. Я допускаю, что у меня масса прорех в теории вокала, но я нашел себя. И продолжаю себя искать от партии к партии. В Михайловском театре я проработал около трех месяцев, после чего у меня случился конфликт с дирижером, и я уехал в Челябинск, где и познакомился с Азатом Максутовым. «Царская невеста» стала нашей единственной совместной оперой.

- Первые партии, первые услышанные произведения, увиденные картины часто оставляют совершенно неизгладимый след в жизни творческого человека. Григорий Грязной отразился на вас?

- Я всегда очень любил Грязного и «Царскую невесту». Совмещать вокал и актерскую игру непросто, но именно эту партию мне не нужно играть. Этот герой по внутреннему своему содержанию, по харизме попадает в мое внутреннее ощущение. Самого себя играть не нужно, поэтому я очень люблю эту роль.

- Персонаж не кажется отрицательным?

- Несмотря даже на то, что образ был сильно облагорожен Римским-Корсаковым, он, со скидкой на время, не может считаться отрицательным. Такого понятия, как любовь в современном понимании, не существовало. Грязной имел право влюбиться, разлюбить и добиваться Марфу. Может, он проявил не самые лучшие мужские качества, не покорил женщину, не завоевал, но от бессилия он просто воспользовался приворотным зельем. Оклеветал Лыкова, но тот сам дал повод своим неумением сдерживать язык и эмоции, ведя беседы с опричниками. Грязной как смог устранил соперника, не сделав, по большому счету, ничего плохого. Отрицательный персонаж тут Любаша, она хотела извести красоту Марфы. Но Любаша не знала мужской логики: если мужик влюбился, ему уже неинтересно, что там с внешностью. Да, Грязной коварен, но его мужские качества подкупают.

- А были роли, в которые приходилось себя буквально запихивать?

- Я не очень люблю персонаж тореадора Эскамильо. Он «выпендрежник», что-то такое ненастоящее, не свойственное моему характеру. Кроме того, Эскамильо я всегда пел в таких современных постановках, где он был то армянином с Привоза с четками и охранниками, то еще каким-то экзотическим персонажем. Сложная партия для меня – Риголетто, но она сама по себе одна из самых трудных в вокальном репертуаре. Я к ней каждый раз очень долго готовлюсь и должен признать, что больше половины моих партий Риголетто, по моему мнению, прошли недостаточно удачно. Но эта партия сегодня крайне востребована, кроме того, мне хотелось доказать себе, что я могу спеть Риголетто. Впервые я спел ее в 28 лет, достаточно рано для такой партии, и уже об этом пожалел, потому что тяжело терпеть неудачи на сцене и потом после них восстанавливаться. Помимо того, что нужно попасть в пик своей вокальной формы, я каждый раз на сцене переживаю трагедию Риголетто, потому что у меня самого растут две дочери. Почти каждый спектакль я начинаю плакать в финальной сцене, а после спектакля я начинаю испытывать что-то вроде депрессии.

- А к экспериментам на сцене, особенно с классикой, как относитесь?

- Отрицательно. Да, иногда получаются удачные постановки за счет сильной актерской работы и режиссерского гения. Но зрителю не нужны пояснения, что есть, что происходит на сцене, они вполне могут понять авторские аллегории, не нужно ему вкладывать это все в рот и разжевывать. Зритель приходит не за тем, чтобы увидеть «бытовуху». Как в современной постановке «Евгения Онегина», где Ленский сидит на убитом стрелой олене и поет «Паду ли стрелой пронзенный». Еще не люблю, когда русскую оперу ставят американцы. Я считаю, что эмоции, драматизм и наполненность русской классики может поставить, пережить и исполнить только русский человек.

- А сами в постановках на других языках участвуете?

- У меня трудности с английским языком, мне неприятен этот язык даже на слух, вероятно, потому я не могу никак его выучить. Это, кстати, очень сильно тормозит мою карьеру, не всегда со мной хотят работать. Хотя тот же немецкий мне очень нравится. У меня много родственников немцев: мама - немка, мой дед – родной брат великой певицы Анны Герман. Так что незнание английского языка с одной стороны затрудняет общение на сцене, а с другой стороны я через агента все вопросы разрешаю.

- А немецкую музыку, раз уж есть немецкие корни, вы чувствуете, как родную?

- Несмотря на то, что эти две нации так сильно непохожи, нам близка немецкая музыка в принципе. Да, у нас нет знаменитой немецкой педантичности. Когда я был в Германии, снимал домик у немецкой семьи. И каждое утро ровно в семь часов, часы можно было сверять, хозяин домика стоял с лейкой и поливал цветы. Я просыпался от звука льющейся воды и страшно его ненавидел. Педантичность, рациональность им присуща, а нам непонятна. Так же как немцам было непонятно, как можно было опоздать на встречу на 15 минут. А внутренний мир немцев очень богатый, не зря самые известные философы – немцы. И Вагнер своей музыкой доказал наше духовное родство. Вагнер, Верди, Римский-Корсаков и Мусоргский – это композиторы, которых я чувствую и очень люблю, эта музыка меня очень сильно волнует. Знакомство с немецкой музыкой у меня началось с оперы «Лоэнгрин», я был еще юн, пел две партии в концертной постановке в Челябинске, а чуть позже получил приглашение от Мариинского театра исполнить партиюФридриха фон Тельрамунда. Безумно красивая музыка, безумно красивая партия. Мне очень хотелось ее спеть, но я никак не совпадал по времени, все время была какая-то параллельная работа, и оттого не мог ее выучить, хотя даже моя фамилия была в приказе по назначениям. Сейчас Мариинский театр снова изъявил желание попробовать меня в партии Тельрамунда и Летучего Голландца. Кстати, Голландец – это та роль, за которую меня номинировали на «Золотую маску» в 2015 году Екатеринбургским театром. Хотя в том же году еще раз был номинирован на «Золотую маску» за лучшую мужскую роль Яго в опере «Отелло» в постановке Мариинского театра. Но я, как уже говорил, не самый удобный в жизни человек, поэтому «Маски» мне было не видать.

Партия Летучего Голландца – очень красивая, крепкая, интересная бас-баритоновая партия на выживание, она очень удачно легла мне на голос. Это очень красивая, харизматичная музыка Вагнера, которая практически никогда не оставляет зрителя равнодушным. Самые удачные постановки, по-моему, случились в Братиславе, Екатеринбурге и Таллинне, в этих спектаклях мне было очень интересно участвовать. Еще было несколько постановок в Германии, но я их не очень люблю, потому что немецкие спектакли – это всегда креатив, всегда современно, выпукло, ярко. То есть то, что я как раз не люблю в интерпретации классики. Хотя в Екатеринбурге как раз идет современная постановка, ее ставил безумно талантливый американский оперный режиссер Пол Каррен. Опера получилась статичной, никаких перемещений на сцене не происходит, но зритель три с половиной часа сидит и смотрит, открыв рот. Это безумно интересно. Вот такую классическую оперу в современной интерпретации я готов исполнять. Вообще мне всегда было интересно играть классику только потому, что эти оперы были написаны много веков назад и до сих идут ежедневно на сотнях сцен: это уникальный момент, уникальный состав, возможность всколыхнуть публику, которая видела эти оперы уже много раз, возможность исполнить свою роль интересно в рамках выбранных режиссерских критериев. Вот это и есть искусство.

- Родство с легендарной Анной Герман не давит в профессиональной деятельности?

- Я всегда с огромным уважением относился к звездам советской эстрады, мне хочется думать, что там не было блата, не было фальши. Зато была колоссальная конкуренция, которая позволила выкристаллизоваться на сцене настоящим талантам. И я не отношусь к числу поклонников Анны Герман, мне никогда не было интересно ее творчество, мне всегда была интересна ее судьба, так как это касается и моей семьи. На экранах и в официальных версиях нам преподносят ее семью, как представителей польского, дружественного нам тогда народа. А она на самом деле чистая немка, и все ее родные в Германии, у нее была сложная и трагичная жизнь, вот что мне было всегда интересно. И мне никогда не хотелось делать карьеру за счет своей знаменитой родственницы. Поэтому, наверное, не было и мыслей уйти в эстраду. Я предпринимаю какие-то попытки петь эстраду, но в то же время я стараюсь занимать свою оперную нишу и считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Мне совершенно непонятен и не близок универсализм, кажется это некоей самодеятельностью. Это может быть хобби, но не более. И я никогда не мог понять, почему сантехники идут на сцену без образования, а миллионы людей должны это слушать, или в политики идут актеры, а мы потом вынуждены с этим жить.

- Вы регулярно отказываетесь от работы за границей на постоянной основе. Почему?

- Патриотизм. Я очень люблю русский народ и Россию. Во всех странах я всегда чувствую себя гостем. Я действительно объездил полмира, но это не было путешествие, это работа, и я практически ничего не видел. Дело даже не в языке, я везде чувствую, что я русский и что дома мне лучше, несмотря на все недостатки нашего государства. Да, мне нравятся европейские двух-трехэтажные домики, чистота, улыбчивость. Приезжаешь в Россию – уже на границе на тебя смотрят волком. Я ужасный ворчун, мне многое не нравится. Но когда я получаю предложения в России, я всегда стараюсь согласиться, даже если это три дня, оторванные от моей семьи.