«Операция была проведена в обусловленном с Вами месте марта 1 дня 1938 г. в 9 час. 30 мин. И полностью закончена была в 19 час. 30 мин. того же 1 марта, т.е. за 10 часов. Никаких эксцессов или неполадок в процессе операции не было». За этими строчками официального рапорта – 173 человека, ставших первыми жертвами «кашкетинских расстрелов» в Воркуте. В числе убитых в ходе «операции» – журналист, писатель и поэт Григорий Баглюк. По стечению обстоятельств ровесник и земляк своего палача – Ефима Кашкетина. Об этом – в материале газеты «Республика».

Картина Георгия Черкасова «В последний путь. Ухтпечлаг, 1938»

В истории лагерных массовых казней 1937-1938 годов «кашкетинские расстрелы» стали понятием почти нарицательным, нередко к ним относят все расстрелы в Ухтпечлаге, происходившие в эти годы.

– Все это были расстрелы по приказу НКВД №00409, – говорит ученый-историк, главный редактор республиканского мартиролога жертв политических репрессий «Покаяние» Михаил Рогачев. – Но, строго говоря, из массовых воркутинских расстрелов «кашкетинскими» можно назвать только два – 1 и 30 марта 1938 года, в целом тогда казнили 524 человека, под актами именно этих расстрелов стоит подпись Ефима Кашкетина. Его прислали в Воркуту в январе 1938, и пробыл он там до апреля, следующие три расстрела в мае-июне прошли уже без него.

Тот самый приказ №00409, запустивший машину казней в лагерях, по данным Михаила Рогачева, изначально был шифрограммой, дополнением к приказу НКВД №00447 от 30 июля 1937 года «Об операции по репрессированию бывших кулаков, уголовников и других антисоветских элементов». В ходе этой операции в СССР расстреляли 390 тысяч человек, 380 тысяч отправили в лагеря. Причем изначально операция подразумевала обязательные к выполнению «квоты» – 268,95 тысячи репрессировать, из них 75,95 тысячи – расстрелять. Но на местах постарались и планы по уничтожению «антисоветских элементов» перевыполнили. К сожалению, в числе «передовиков» оказалась и Коми АССР.

Под репрессии в Ухтпечлаге попали все категории заключенных, отбывавших там наказание, в том числе и политические. Из них в срочном порядке начали выбирать «неперевоспитавшихся», на скорую руку обвиняя в попытках побега, других злостных нарушениях лагерной дисциплины и контрреволюционной агитации. За день одна тройка НКВД могла номинально рассмотреть до полутораста дел, по которым выносились смертные приговоры. По мнению Михаила Рогачева, кашкетинские расстрелы в Воркуте отличаются от всех массовых казней в Ухтпечлаге именно «политической окраской». Из 173 человек, которые были расстреляны 1 марта, 152 были осуждены за контрреволюционную агитацию. Из 351 заключенного, расстрелянного 30 марта, 296 – политические.

Григорий Баглюк

А за какую малость можно было попасть в число «контрреволюционеров», можно оценить по биографии расстрелянного в Воркуте Григория Баглюка. Родился он в 1905 году на Украине, на Донбассе, окончил горнотехническое училище, но еще во время учебы увлекся журналистикой, начал печататься в журнале «Молодой шахтер», позже стал активным организатором и одним из руководителей местного Союза пролетарских писателей «Забой» и ответственным редактором одноименного журнала. В 1934 году 29-летний Григорий Баглюк был обвинен в антисоветской троцкистской деятельности и выслан на два года в Татарстан. По одним данным местное ГПУ зафиксировало, что Баглюк собирает у себя на вечеринки бывших троцкистов, где они рассказывают контрреволюционные анекдоты. По версии друга Григория Баглюка Михаила Байтальского, также обвиненного в троцкизме, молодой журналист поплатился за споры с местным секретарем обкома.

«По его указанию и было состряпано дело по обвинению редактора «Забоя» Григория Баглюка в печатании троцкистских стихов на страницах журнала. «Троцкизм» заключался в следующей стихотворной строке Гриши: «По строкам программу комсомола разбирает медленно Василь». Видите ли вы здесь троцкизм? Я – нет. А вот эксперты, уполномоченные состряпать обвинение, углядели. Комсомол, заявили они, своей программы не имеет. Он проводит программу партии. Следовательно, в данной строке комсомол противопоставляется партии. А это был конек Троцкого: молодежь, утверждал ренегат Троцкий, есть барометр революции. Отсюда следует, что автор стихотворения проводит троцкистскую ренегатскую мысль. Вот и доказано!» – написал в своей книге воспоминаний «Тетради для внуков» Михаил Байтальский.

После отбытия наказания Григорию Баглюку дали погулять два часа на свободе. После чего снова арестовали, дали новый срок – пять лет и отправили в Воркуту. Здесь его пути несколько раз пересекались с Михаилом Байтальским, встретил он его и в момент пересылки на воркутинский кирпичный завод. Колонна заключенных переправлялась через речку, якобы их перебрасывали к месту, где они будут работать, на деле отправляли ожидать расстрела.

Из воспоминаний Байтальского, а также другого автора воркутинских лагерных мемуаров – Григория Костюка становится понятно, почему Григорий Баглюк попал в список смертников: журналист стал одним из активных участников массовой голодовки политических заключенных в Воркуте, проходившей с 19 октября 1936 по 19 марта 1937 года. Протестующие требовали отделить политических заключенных от уголовников (в том числе это касалось возможности отдельно работать), дать каждому работу по специальности, обеспечить нормальное питание и восьмичасовой рабочий день, дать возможность выписывать газеты и журналы, которые выходят в пределах СССР. На некоторые уступки лагерная власть пошла, а через год участники акции пошли под расстрел.

Ефим Кашкетин (настоящая фамилия – Скоморовский), которому было суждено стать палачом Григория Баглюка и сотен других заключенных, тоже родился в 1905 году, тоже на Украине, но в северо-западной ее части – в Житомире. И он тоже был из молодых людей, которым революция дала новые возможности, и он не преминул этим воспользоваться. Правда, таланты у него оказались другого рода, чем у Григория Баглюка. В 22 года поступил на службу в ОГПУ, где его характеризовали как энергичного, изобретательного и при этом с большим самомнением, склонного к переоценке своих способностей. В 1932 году врачи стали настаивать на непригодности Кашкетина к службе в органах ОГПУ по причине плохого зрения на одном глазу и выраженных невротических нарушений. Но его не уволили, а повысили до старшего уполномоченного. Впрочем, четыре года спустя Кашкетин все же стал инвалидом с диагнозом «шизоидный психоневроз» и был уволен из органов. Пока снова не понадобился для краткосрочного кровавого задания.

Именно Ефим Кашкетин – автор того самого рапорта, цитата из которого приведена в начале статьи. Продолжается он словами: «К месту операции осужденные направлялись группами до 60 человек. Все годное лагерное обмундирование сохранено, описано, упаковано и хранится на кирпичном заводе. Учитывая, что основная масса выписок еще будет привезена Вами, я решил закрепить на все это время за III частью место (известное Вам) проведения операции. Там расположился взвод стрелков, оснащенный станковым и легким пулеметами».

Упомянутое лагерное обмундирование – это вещи казненных, которые временно не стали отдавать другим заключенным, чтобы те по каким-то приметам не догадались, что стало с прежними владельцами одежды, и не устроили бунт. Понятным становится и то, каким образом в короткие сроки проходили массовые расстрелы – для ускорения процесса людей «косили» из пулеметов.

Где происходили расстрелы, где и как были захоронены тела жертв расстрелов, до сих пор точно неизвестно. Те, кто выжили в лагерях, упоминают район Кирпичного завода, но знали они об этом в основном по слухам. Рассказать правду могли бы те, кто участвовал в казнях, но если они и оставались живыми к началу 90-х, когда начали обнародовать информацию о «кашкетинских расстрелах», то делиться воспоминаниями о таком факте своей биографии не стали. А Ефим Кашкетин пережил своих жертв всего на два года. В январе 1939-го он была арестован, официально репрессирован, а 8 марта 1940-го – расстрелян.

– Его обвинили в измене Родине, но понятно, что это был просто повод – нужно было убрать свидетеля, – говорит Михаил Рогачев.

Впрочем, до расстрела Кашкетин еще успел «наследить» в Коми. Вскоре после возвращения в Москву, в конце лета 1938 года, он был назначен начальником оперативно-следственной группы, которая имела полномочия на проведение операций в Ухто-Ижемском, Воркуто-Печорском и Северном железнодорожном ИТЛ. Группа отличилась особой жестокостью и пытками на допросах, систематически избивала заключенных. Но особо развернуться палачу не дали, 25 ноября был снят нарком внутренних дел Ежов, а свеженазначенный Берия активно занялся чисткой рядов. И Кашкетина «вычистили».

– К сожалению, до сих пор не изучены списки так называемых «кашкетинских расстрелов». Есть утверждение, что в эти списки подбирались именно троцкисты, а также заключенные, в чем-то уже поднадоевшие охране: кто попытками побегов, кто высказываниями неудовольствия. Подозрение вызывали и грамотные люди: очень охрана не любила интеллигенцию, – говорит краевед Анатолий Попов, занимающийся историей воркутинских репрессий. – В числе тех, чья жизнь была прервана 1 марта 1938 года на Воркуте, художник Лев Аграновский, колхозник Борис Бровер, экономист Борис Гамов, художник Вениамин Глан-Глобус, профессор Михаил Гольман, поэт Лев Драновский, ученый Борис Иоффе. В этом списке и сын Льва Троцкого Сергей, несколько дней не доживший до своего 30-летия. К сожалению, закрытость архивов не дает пока узнать всей правды о «кашкетинских расстрелах». А разве не хотели бы живые потомки тех жертв узнать, как прошли последние часы их отцов? Разве не хотели бы люди узнать настоящее имя человека, скрытого под прозвищем «дядя Саша» – об этом комиссаре времен гражданской, оставшемся после той войны без ног и расстрелянном 30 марта? О нем рассказывает документальная повесть Амита Залуцкого «Водоворот», основанная на воспоминаниях его отца, лагерника Тимофея Залуцкого. Вспомним пусть не имена, то хотя бы эту печальную дату.