В Замоскворецком суде Москвы по «Делу Гайзера» повторно допросили Демьяна Москвина, бывшего личного финансиста Александра Зарубина. А бывший замглавы Коми Алексей Чернов рассказал, что ждал ареста и даже собрал сумку с «набором арестанта» .

Фото Романа Имполитова из архива БНК

Перед началом судебного заседания 9 ноября подсудимый Михаил Хрузин, которого следствие относит к так называемым финансистам-технологам, сделал заявление – пожаловался на условия доставки в суд.

- Я подобное заявление делал на прошлом судебном заседании. В СИЗО 99/1 «Матросская тишина» продолжается издевательство над подсудимыми. Произвольно сотрудники следственного изолятора у подсудимых изымают питьевую воду, чем лишают меня и других подсудимых возможности на протяжении дня пить воду. Вы же знаете, мы в 8 часов выезжаем и в 22-23 приезжаем. Примерно 13-15 часов мы отсутствуем. Это [перемещение в суд и из суда и само судебное заседание] длится долго, и быть без воды, - я считаю, это пытка. На мой отказ ехать в суд без воды меня дважды вывозили силой. А вчера результатом моих действий стало помещение меня в карцер на 10 суток. Это тоже считаю нарушением моих прав. Прошу суд, прокуратуру и представителей прессы отреагировать на данный факт, - обратился к присутствующим в зале суда Хрузин.

По ходатайству стороны защиты был повторно допрошен Демьян Москвин, бывший личный финансист Александра Зарубина. Москвин — бывший «досудебник», заключивший сделку со следствием, а после приговора обратившийся в Следственный комитет РФ, квалификационную коллегию судей Москвы и в средства массовой информации с заявлением о том, что оговорил себя и других фигурантов «дела Гайзера» под давлением следователей. К своим обращениям Москвин приложил аудиозаписи, как он утверждает, неформальных бесед со следователями, которые его подробно инструктировали о том, какие показания ему необходимо давать в суде. Часть неформальных бесед со следователями Москвин разместил в интернете на YouTube.

Как рассказал Москвин в суде, он разместил аудиозапись неформального общения со следователями на YouTube с отложенным временем. В интернет Москвин выходил с мобильного телефона своей супруги.

Свидетель в суде сообщил, что в зимой и весной этого года он четыре раза вызывался в суд по «делу Гайзера» для дачи показаний в качестве свидетеля. После каждого допроса ему звонил следователь и вызывал явиться к нему в здание Следственного Комитета РФ. По словам Москвина, он являлся к следователю, от которого в грубой форме получал директивы, как и что говорить в суде. Разговоры в кабинете следователя он записывал на диктофон, который прятал под рубашкой.

Отвечая на вопрос адвоката Карена Гиголяна, защищающего бывшего замглавы Коми Алексея Черного, Москвин рассказал, что три недели назад он подал заявление в Замоскворецкий районный суд Москвы на имя коллегии судей под председательством судьи Елены Оверченко.

Текст обращения зачитали в суде.

«В рамках разбирательства по уголовному делу (приводится номер «дела Гайзера») хочу сделать следующее заявление. Показания, которые я давал в ходе предварительного и судебного следствия в отношении якобы существовавшего в Коми организованного преступного сообщества, являются ложными и сделаны мной под давлением следователя. Заключая так называемое досудебное соглашение о досудебном сотрудничестве, я полагал, что его основная функция заключается в сообщении следствию известной мне информации с целью установления объективной картины происходивших событий. Довольно быстро мне дали понять, что главная обязанность лица, заключившего досудебное соглашение, - в беспрекословном подтверждении версии следствия и подписании нужных показаний. Оценки, характеристики и выводы, содержащиеся в протоколах моих допросов, отражают только мнение и рвение следователя, исполнявшего поручение своего начальства, которое задалось целью во что бы то ни стало найти в действиях чиновников и клерков признаки ОПС, требуемые профильным постановлением Верховного суда РФ. Любые мои возражения к протоколам допросов приводили лишь к одной реакции — угрозе привлечь меня к ответственности по другим надуманным эпизодам, заключить меня под стражу, быть осужденным с максимальным сроком наказания и суровыми условиями содержания, расторжения досудебного соглашения. Очевидно, в протоколах допросов «досудебщиков» должно быть только то, что укладывается в версию следствия. Именно поэтому все протоколы допросов обвиняемых, в результате отчаяния признавших вину в мифическом ОПС, а также протоколы допросов некоторых свидетелей, которым угрожали изменением процессуального статуса, содержат одинаковые, легко узнаваемые следственные штампы. Как говорится, орфография и стиль автора сохранены. Я вынужден повторить и озвучить «изобличающие себя и других участников предполагаемого ОПС», не соответствующие действительности показания и в ходе судебного разбирательства. А именно: в ходе допросов, происходивших 31 января, 2 февраля, 6 февраля и 8 февраля 2018 года. Перед каждым допросом меня вызывали в Следственный комитет, где следователь Чихович, а затем и сам руководитель следственной группы, генерал Тутевич, в грубой форме требовали от меня «нужных» показаний в суде, не гнушаясь угрозами сурового приговора и возбуждения в отношении меня новых уголовных дел. Ряд таких «инструктажей» мне удалось записать на диктофон. Копия протокола с расшифровкой аудиозаписи прилагается и, на мой взгляд, в особых комментариях не нуждается. Таким образом, мой личный опыт подтверждает неутешительный вывод: институт досудебного соглашения, имевший целью способствование раскрытию тяжких преступлений, доказывание по которым затруднено, превратился в массовый инструмент, используемый следствием для получения нужных показаний, укладывающихся в логику следствия и избавляющего его от необходимости кропотливой работы по сбору, а суд — по проверке и оценке собранных доказательств», - говорится в заявлении.

По мнению Москвина, отмена его приговора дает небольшую надежду на справедливое разбирательство дела, а также «на взвешенную и критическую оценку показаний «досудебщиков». Автор обращения просит вызвать его в суд для повторного допроса.

Отвечая на вопросы участников процесса, Москвин признал, что передавал наличные деньги Вячеславу Гайзеру.

В ходе подробного допроса, отвечая на вопросы Чернова, свидетель подтвердил, что в октябре 2011 года Чернов перечислял 13 млн рублей Зарубину. О том, что это были за деньги, Москвин, по его словам, не знает.

Ранее в судебном заседании Чернов, давая показания, сообщил, что с экс-зампредом правительства Коми Константином Ромадановым знаком с 1998 года. В то время у Чернова совместно с Игорем Ковзелем, фигурантом по «делу Гайзера», бывшим председателем Госсовета Коми была крупная энергоремонтная компания.

- У меня с Александром Зарубиным были обычные гражданско-правовые отношения: я у него одалживал деньги и их возвращал, - заявил Чернов. - Эти деньги никак не связаны ни с Зеленецкой птицефабрикой, ни с мифической казной якобы существовавшего преступного сообщества. После обнаружения у Зарубина онкологического заболевания он не хотел заниматься никаким бизнесом, у него были суицидальные настроения, потом он потихоньку оправился. После 2013 года Зарубин говорил, что развития нет, бизнеса нет, сам этим заниматься не может. Фаерштейн (Антон Фаерштейн, бывший фигурант «дела Гайзера», скончавшийся в СИЗО в августе 2016 года - БНК) и Москвин не оправдали его надежд. Он знал, что я собираюсь уходить с госслужбы. С 2013 года у нас было несколько разговоров, и он мне предложил партнерство, управление активами. Эта беседа у нас действительно была в 2015 году. Речь шла не только о Зеленецкой птицефабрике, но и его активах, которые находились под управлением Ромаданова. В 2015 году Зарубин считал, что Ромаданов использует его и его активы не совсем корректно. Зарубин хотел расторгать какие-либо отношения, потому что так исторически сложилось, что холдинг Ромаданова управлял некоторыми активами Зарубина.

По словам Чернова, он тогда отказался от предложения Зарубина.

- Я ему сказал: «Слушай, я не очень хороший кандидат для этого. К тому же есть какие-то проблемы с птицефабрикой. Гайзер мне показывал справку, которую ему дали в полпредстве». Зарубин был абсолютно уверен, что у него все там законно и чисто. Он сказал мне, что я паникер. А вторая проблема, что вокруг меня происходят какие-то непонятные пляски. Я считал, что меня арестуют в любом случае. Не потому, что я что-то сделал, а потому, что так развивались события. Я помню удивленное лицо оперативника, когда у меня дома проводился обыск. У меня в прихожей стояла сумка. До этого я зашел на сайт и посмотрел, что нужно, когда тебя арестовывают. В сумке у меня были УК, УПК, ручка, тетрадка, постельное белье. Когда эти голодранцы заехали и сидели в карантине без еды, я очень неплохо переждал это пребывание, у меня с собой был сухой паек. Вторую сумку я отдал Марущаку. Оперативник удивился: «Вас, что, кто-то предупредил?». Вы думаете, что так незаметно действовали? Вы бы могли дома у меня еще рояль уронить, чтобы я насторожился. Я Зарубину сказал, что не знаю почему, я стал объектом вожделения нескольких сотрудников правоохранительных органов. Я ждал ареста в любом из вариантов.